Название публикации: Рабочая рота
Газета: Свободная Пермь
Дата: 13.02.1919.
Номер выпуска: 26.
Страница(ы): 2, 3
Автор: А. Пономарев..
Тематический блок: Гражданская война.
Тема: Внутренняя жизнь России.
Рубрика как указано в источнике: .
Тип публикации: Статьи прочие.
Персоналии: .
Топонимы: .
Ключевые слова: Рабочая рота, большевики.
Текст публикации
Рабочая рота,
В июле 1918 года большевистское нейтральное правительство издало декрет о создании тылового ополчения из буржуев, саботажников, безработных и вообще из людей, непригодных для красной армии.
Пермские властелины немедленно решили привести в исполнение этот декрет и в развитие его, и так довольно абсурдного, применили свой местный взгляд в усмотрение. Отдельные же комиссары совершенно забыли о существовании декрета, но не забили, что существует диктатура пролетариата, а потому произвол в нашей роте достигал ужасающих пределов.
Выло создано несколько рабочих рот, составлявших первый Пермский рабочий отряд.
Мы попали в первую роту, первый взвод, первого пермского отряда и считались „привилегированным взводом для насилий, издевательств и насмешек.’
Мы и позволим себе набросать несколько эпизодов из жизни первой рабочей роты, в частности, первого вывода, работавших на окопных работах на кунгурском фронте.
Полночь. Стук в ворота. Топот каблуков. Смотрю в окно: винтовки, сабли, револьверы. Людей как будто не замечаешь, видишь лишь грозное вооружение.
— Отворяйте! Скорей!
Обычные обыск, перевертывающий все вверх дном в квартире под вопли жены и детей, а затем арест. Немая, не говорящая по русски, страна внедрила меня в подземелье чрезвычайки, что на углу Оханской и Петропавловской улиц. Там уже было несколько человек. Но к утру стало тесно. Почти никто не спал. Стонали, и причитали какие то больные женщины.
За день никого вновь не поступало. Попавших и подземелье, в пьяном виде, мелких воришек, картежников и т. п. утром выпускали. Буржуев же “копили”. Мы оставались в подземелье шесть суток, спали на голом цементном полу, не получая пищи. Городские пользовались пищей от родственников, уездным же приходилось плохо: запасы были не у всякого, сношения и свидания не позволялись.
Атмосфера в подземелья была на столько скверная, что почти у всех болели головы и слабые женщины падали в обморок.
Стража, охранявшая нас, состояла из латышей, финнов, эстонцев, совершенно не говорящих по русски.
Солнце не заглядывало к нам. […]
Мы скоро узнали, что увезенным действительно хлеб не нужен и уже никогда не понадобится.
Наше скверное душевное состояние еще ухудшилось. Говорили шепотом. Женщины плакали.
На другой день после этого событий начались, допросы. Еще были расстреляны бывший урядник и’ камердинер какого то князя. Одиннадцать человек, как подследственных, отправили в тюрьму. Двадцать человек в городскую рабочую роту. Остальные пятьдесят два человека допрашивали в чрезвычайке по пять человек в раз. Суд „скорый, правый и милостивый” свершался безусым латышом-мальчуганом. Записывались лишь возраст и имущественное положение и изрекалось „судьей”: на работы.’
На попытки вступить с „судьей“, в объяснения он резко обрывал и заявлял: „заложников центральная власть предписывает расстреливать, а мы вас шлем нз работы“‘. Оставалось благодарить и уходить..
Часа в четыре 18 сентября нас выстроили на грязном дворе чрезвычайки, окружили усиленным конвоем из немых для русского людей,- имевших для нас единственный аргумент—винтовку. Долго пересчитывали и перекликали на каком-то никому непонятном языке, впрочем, считавшемся русским. Фамилии наши коверкали, имена искажали. Мы не узнавала свои имен в произношении инородцев и не откликались, а они горячились и ругались.
Наконец мы двинулись по направлению к духовной семинарии.
Не подумай, читатель, что учиться бурсацким наукам. Нет. Там был военный комиссариат.
А нас передавали в распоряжение военного ведомства.
Дождь только что перестал. Солнце садилось за красным горизонтом. Дул холодный северный ветер и срывал последние листья с тополей.
Двойная дрожь пробирала „солдат-буржуев”: холодно в легкой одежде и неизвестность положения.
Разнообразие костюмов и возраст наших коллег были поражающи. Были двадцатилетние и были шестидесяти-шести-летние. Преобладали же от сорока до шестидесяти лет. Одежда: солдатская шинель, деревенский бешмет, городские пальто. Сапоги, лапти, штиблеты п т. д.
[…] не понимая. Однако, выяснилось. чтО МЫ ДОЛЖНЫ иДТи В училище […] выстроено у женского монастыря.
- Марш.’ и мы двинулись.
Хлюпая по классической пермской грязи, мы добрались до училищ С новыми крепкими решетками и солдатами на углах.
Обрадовались. […]Нас напугало то, что у нас не было ни теплой одежды, ни белья, ни хлеба. Сентябрь.
Становилось холодно. •
У станции постояли недолго. Новая команда: марш назад, в училище.
Поезд на наше счастье ушел.
При переходе обратно случилось небольшое недоразумение. Наш коллега Ч., не умеющий ходить в строю, уклонился от колонны. Латыш конвоир набросился на него и ударом ружья изувечил руку Ч. Конечно, протестовать было не только бесполезно, но и опасно.
За ночь мы сумели получить все необходимое для арестантской армии, успели повидаться с родными и на другой день, под стадные “насмешки ротной краевой рвани, уехали в угольном вагоне на позиции, за Кунгур. Нас вел командир рабочей роты Федотовских, маленький бритый человек, из унтеров, часто пьяный и строгий.
Сидели в угольном вагоне сутки,. судили, рядили о своей участи и большинство на нас решило, что мы осчастливились, уезжая из родного, но страшного города, с его ежедневными арестами, обысками, издевательствами, расстрелами.
По крайней мере будет возможность убежать в уральские леса и дебри, где никакой большевик не сыщет.
За ночь никто, конечно, не уснул, но все сильно озябли и перекрепли. Утром наш эшелон остановился на пятьдесят седьмом разъезде,— место нашей первой стоянки.
А. Пономарев.
25 января 1919 года.
Просмотр номера, в котором размещена публикация
PDF-версия создана в Лаборатории исторической и политической информатики ПГНИУ на основе оригинала, хранящегося в ГУК “Пермский краевой музей”, в рамках проекта РГНФ № 14-11-59003